Кроличья нора, или Хроники Торнбери - Страница 75

Служанка быстро прошла по коридору и спустилась по лестнице в свою комнату.

Я еще долго стоял прислонившись спиной к стене, обдумывая услышанное. Какая нелепость! Моя Элен – ведьма? Кто мог распускать эти чудовищные слухи? Кто знал подробности ее истории, кроме нас троих? Никто не был заинтересован в запугивании крестьян… У меня не находилось ответа на этот вопрос… Меня больше волновал другой – почему кто то видит ее образ, а не я, еженощно мечтающий об этом?

А ровно через день произошло страшное событие. Я был занят в кабинете, когда услышал топот бегущих по коридору ног и пронзительный крик Розалинды.

– Не делайте этого, госпожа! – истошно голосила служанка.

Я моментально выскочил из кабинета и побежал по коридору на крики, которые, к моему великому изумлению, звучали из бывшей спальни Элен.

Вбежав, я увидел страшную картину, которая навеки застыла в памяти: Анна с совершенно безумными глазами стояла около ее портрета и старалась, несмотря на тяжелый живот, дотянуться большим поварским ножом до лица моей любимой. На свободной ее руке висела, истошно крича, Розалинда и мешала полоснуть лезвием портрет. Я успел подбежать и с силой выхватил нож из рук жены, но тем не менее картина успела пострадать. Анна в приступе безумия нанесла в самом низу два больших пореза.

Я с отчаянным криком отбросил нож в сторону и без сил опустился в кресло. Боже милостивый, что происходит со всеми нами?

Анна в скором времени пришла в себя, горько расплакалась и опустилась передо мной на колени. Острая жалость к ней пронзила мое сердце.

Ведь я так и не смог полюбить ее. И бедная женщина, страдающая от одиночества, от моего безразличия, поддалась глупым слухам, и они разъели ее несчастную душу. Я один был виноват в ее безумии. Именно я. Это моя нелюбовь сводила с ума Анну, а не бедняжка Элен, потерявшаяся во времени.

После того случая я приказал снять со стены портрет, склеить порезы и перенести его в мой кабинет, куда запретил входить посторонним. Дубликата ключа я не оставил, а единственный был всегда со мной.

Единственное, меня насмешил разговор с доктором Лукасом, когда последний осмелился дать совет: вывезти портрет за пределы Торнбери. „И если он вам дорог, – добавил доктор, – то повесьте его в лондонском доме“. Увидев мои удивленные глаза, он пояснил, что просит это сделать по причине своего беспокойства о психическом здоровье леди Анны, не более того.

В первый раз в жизни я был зол на мистера Фишерли за его менторский тон и почти выставил из кабинета, но, памятуя все то добро, что он сделал для нашей семьи, я сдержался и просто оставил его просьбу без внимания.

Должен признать, что доктор более не осмеливался завести разговор на эту тему.

1812, August 26

Я счастлив безмерно. Господь простил мне прегрешения и снова любит меня, потому что сегодня у меня родился сын, которого мы назовем в честь моего отца – Джорджем Фитцджеральдом Коллинзом. Леди Анна также счастлива. Надеюсь, теперь она полностью избавится от глупых суеверий и займется воспитанием наследника. Я снова предоставлен самому себе, и, слава небесам, душевные муки покинули меня. Я обрел долгожданный покой и странную уверенность, что обязательно встречу свою любимую позже – пусть за смертным порогом, но я обязательно дождусь ее.

1845, November 09

Кажется, прошла вечность после того, как я в последний раз делал запись в этом дневнике. Но сейчас пришло время, я приближаюсь к пределу земной жизни и готов к встрече с неизбежным.

Я пишу эти строки, пока мысли мои еще ясны и поступки разумны.

Оглядываясь назад на прожитую жизнь, я благодарю Бога за посланные на мою долю испытания и страдания. Надеюсь, что выдержал их с достоинством и теперь с чистой совестью предстану перед Высшим Судом, потому что суд человеческий надо мной уже состоялся.

Перед тем как завершить дневник, я позволяю себе обратиться к сыну Джорджу и внуку Вильгельму, чтобы они по возможности передали эти слова дальше своим детям и внукам, а они так же своим детям, если на то будет воля Божья.

Я прошу вас считать эти слова одним из пунктов моего последней воли. Все они написаны в здравом уме и твердой памяти.

Прошу передать по наследству единственную просьбу: найти Элен Соколоф, родившуюся, по ее словам, в городе Москва Российской империи в апреле 1974 года, именно 1974 года, настаиваю на этой дате. И вернуть ей портрет, с которым я не расстанусь до конца жизни, о чем и свидетельствую.

Я ухожу со спокойной душой и чистой совестью, что никого не обидел и не обделил.

Оставляю себе надежду дождаться ее в другом мире, который скоро откроет мне свои двери».

На этом записи сэра Фитцджеральда заканчивались.

Я подняла лицо, все мокрое от слез, и посмотрела по сторонам.

В кусочке окна, не скрытом портьерой, уже стемнело. Наступил вечер, а для меня время не имело значения, я была вне его власти, Проведя несколько не испытывала ни жажды, ни голода и была счастлива от встречи с любимым, но одновременно страдала от горечи его воспоминаний. Наконец пришли ответы на все мучавшие меня вопросы: что он испытал после разлуки, как сложилась его дальнейшая жизнь и чем она закончилась? Бедный мой друг, мои слезы – капля в море по сравнению с твоими испытаниями. Припомнился последний кошмар, где обезумевшие фанатики сожгли меня на костре. Было ли это фантазией или мое подсознание открыло истину, которая ждала, останься я тогда в поместье? Возможно, судьба отвела от меня страшную беду, мучительную и нелепую смерть от рук сумасшедших? Кто теперь знает?