Кроличья нора, или Хроники Торнбери - Страница 38

Сэр Фитцджеральд тяжело вздохнул:

– Сколько же нас ожидает кровопролитий, страшно представить. Почему нельзя всего этого избежать?

– Уже нельзя, это уже произошло. Предпосылки того, что сейчас происходит или скоро начнется, были заложены слишком давно, и не нам судить о справедливости, это дела высших сил. Но помилуйте, мой дорогой, разве это жестокость? Вот следующий век станет рекордным по количеству пролитой крови. Двадцатое столетие принесет людям две страшных мировых войны. В самом начале века и в середине. Миллионы людей погибнут, будут отравлены газом или сгорят в печах «лагерей смерти» – такое забавное название придумает им злой гений, австро-немец Адольф Гитлер – последний диктатор, который развяжет страшнейшую кровавую бойню в Европе. Погибнет он от яда и контрольной пули в висок. А потом у нас наступит затишье. Вплоть до 2009-го года, всего-то полвека, в Европе не будет вооруженных конфликтов. Надеюсь, никогда более. Что далее – мне, увы, неведомо. Скажу одно: люди стали разумнее. Сразу по окончании последней войны они изобрели очень страшное оружие. Теперь у нас все основные игроки имеют его. Но, выпустив на свободу ядерного джина, глупцы поняли, что после единственного, даже минимального конфликта – планета исчезнет. Именно оружие стало гарантом спокойствия в современном мире. Такое замечательное будущее ждет ваших потомков, сэр. Грустный и страшный рассказ получился у меня. Но, поверьте, не все так плохо, есть и светлая сторона, как же без нее. Тень, как известно, не может существовать без света. Будут создаваться шедевры архитектуры, писаться великолепные живописные полотна и вдохновенные романы, сочиняться пленительная музыка. Люди не разучатся любить друг друга, они будут рожать детей и учить их добру, вести к Свету. Поверьте, люди не будут меняться, они лишь научатся приспосабливаться к бешеному темпу развития науки и техники. Мы привыкнем выживать в невероятном ритме, в бескрайнем море информации.

Ваши современники стоят сейчас на пороге технической революции, поверьте. Они будут удивлены, с какой стремительностью начнут происходить открытия в науке. Они сейчас в исходном пункте процесса, который понесется со скоростью лавины и приведет к невероятным результатам. Порой я сама уже не понимаю, как работает какой-либо прибор в моем мире.

У вас пока очень узкий круг развлечений: светские рауты, театр, танцы, скачки или деловые клубы. Но скоро, уже в конце вашего века, два француза – братья Люмьер – изобретут волшебный мир кинематографа, и практически одновременно русский ученый Попов научится передавать звук на расстояние, и появится радио. И произойдет чудо! Мир проснется другим. Им начнет править Великая Иллюзия, и если сейчас вы зачитываетесь книгами, собирая великолепные библиотеки, то скоро люди начнут смотреть ожившие истории на экране или, проще сказать, на белом холсте. Извините, очень сложно объяснить принцип работы кинопроектора, знание языка не позволяет углубиться в технические подробности.

Люди будут обсуждать увиденное на экране, как вы сейчас обсуждаете театральные спектакли, и так же восхищаться красотой и талантом актеров. Постепенно человеческий мозг привыкнет к переработке огромного количества полезной и ненужной информации. И люди не сойдут от этого с ума, что, боюсь, уже начало происходить с вами, мой дорогой друг. Слишком много нового открыла я, мы же привыкали ко всему постепенно, с раннего детства, радуясь каждой новой игрушке или полезному изобретению. Поэтому я сейчас закончу, чтобы все сказанное уложилось у вас в голове. А после, если захотите, я отвечу на другие вопросы.

Сэр Фитцджеральд напомнил мне растерянного мальчика, впервые оказавшегося в Диснейленде. Я не удержалась и поцеловала его в лоб, как добрая мама.

Наше счастливое лето продолжалось.

Мой любимый не расспрашивал меня о подробностях прежней жизни, о моей семье, о бывших мужчинах, но, безусловно, детали волновали его. Только врожденная чуткость и сдержанность не позволяли ему причинить мне боль расспросами. Однажды я рассказала ему все сама, умолчав лишь о некоторых особенно трагических эпизодах, к которым я запретила себе возвращаться не только в разговорах, но и в воспоминаниях. Не было никакой нужды более думать о четырех годах мучений; вся моя боль и пролитые слезы сейчас, сквозь века, казались глупыми и смешными. Я расплатилась за причиненную боль долгими годами раскаяния, но предательство от этого не исчезло, оно уже стало данностью и успело изменить жизнь других людей.

Почему же судьба благосклонна ко мне сейчас?

Почему не давала покоя навязчивая мысль: «Ты продолжаешь воровать радость у того, кому она действительно предназначена»?

Боязнь быть счастливой, потому что забыла, как это бывает – это не оправдание. Это чудовищное заблуждение.

Только сейчас, когда пишу эти строки, начинаю понимать, какую роковую ошибку тогда совершала – не позволив себе поверить в чудо, не разрешив ему изменить жизнь, потому что не простила себе совершенное предательство.

Я хорошо запомнила 17 августа 1810 года.

С самого утра на небе не было ни облачка, и день обещал быть теплым и солнечным. После завтрака сэр Фитцджеральд предложил отправиться на конную прогулку к реке, протекающей на границе поместья:

– Я попросил Розалинду собрать немного фруктов и вина, вы не будете против скромного пикника на траве, мисс?