Уверенность, поддерживающая меня короткое время, мгновенно исчезла.
Потому что, проговорив у себя в голове последние несколько фраз, я поняла, что подобные заявления и просьбы звучат из уст постояльцев психушки.
Полоска света из-за гардин доползла до кресла, я невольно поджала ноги, спряталась в тень.
Но помощь пришла нежданно-негаданно.
Доктор Лукас как-то незаметно приблизился ко мне. Его маленькие бусинки-глазки сияли словно раскаленные угольки. Он находился в крайней степени возбуждения, дышал прерывисто и тяжело. Осторожно взял меня за руку и произнес:
– Деточка, вы только не волнуйтесь. Нам, – он указал рукой на собравшихся, – безусловно, жаль, что с вами случилось… хм, столь удивительное событие. Но разве уж вы здесь с нами и, так сказать, являетесь божьим… посланцем, я осмелюсь просить рассказать, как будут жить люди в будущем? Какая у вас медицина?
Я не поверила ушам. Первой мыслью было, что доктор поддался на уловку, решил подыграть. Я вновь управляю сном! Как еще можно объяснить его внезапное понимание? Или он до сих пор не вовлечен и лишь делает вид, что говорит со мной как со здоровым и разумным человеком?
«Может, у меня все же есть шанс? Или это его привычный терапевтический способ успокоить буйнопомешанную?»
Выбора правильной тактики у меня, увы, не было.
Пытаясь говорить как можно увереннее, я продолжила:
– Уважаемый доктор Лукас, если это в моих силах, то я попробую удовлетворить ваше любопытство. Но, к сожалению, за неимением медицинского образования не смогу быть достаточно полезной, как вы, вероятно, того ожидаете. Прошу – задавайте мне вопросы. Что вас интересует в первую очередь?
Доктор растерялся и, вытащив из внутреннего кармана платок, дрожащей рукой протер вспотевшую кругленькую лысину.
– Я в сомнениях, я не знаю с чего начать… деточка.
Он прерывисто, со свистом втянул воздух.
«Деточка?»
– Допустим, так. Скажите, как долго будут жить люди через… хм… двести лет?
Его первый вопрос оказался неожиданно простым.
Я внимательно взглянула на доктора, пытаясь понять, интересуется он искренне или нацепил маску.
Его круглое румяное лицо светилось от неподдельного нетерпения.
Он не лукавил и не играл.
Пришлось отвечать.
– В среднем до 70–75-ти лет женщины и до 70-ти мужчины, это касается России, в других же, более развитых странах, как Япония, Германия и особенно Швейцария, – продолжительность немного выше.
Доктор недоверчиво посмотрел на меня и продолжил расспросы:
– Ну хорошо. Позвольте спросить – нашли ли лекарство от чахотки?
– Вы имеете в виду, лечат ли сейчас – извините, в будущем – туберкулез? Да, доктор, эта болезнь излечима практически в любой стадии, да и многие другие смертельные сейчас для вас болезни у нас полностью побеждены. Полностью исчезла оспа, детям перестали делать от нее прививки. О, простите! Я имею в виду специальные уколы, когда впрыскивают безопасные штаммы вирусов и в организмах людей вырабатывается иммунитет.
«У них уже есть шприц? Они знают, что такое „штаммы“? Или доктора пока лечат клизмами и кровопусканием?»
Лукас, казалось, вообще перестал что-либо понимать. Он смотрел на меня словно завороженный кролик на удава.
«Дела неважные… Тем не менее… надо продолжать».
– Но самое значимое для медицины событие произошло в начале двадцатого века, когда было случайно найдено чудесное лекарство – пенициллин, антибиотик, полученный из плесени и способный уничтожать стафилококки и многие известные микробы. После чего практически все бактериальные инфекции людям были уже не страшны.
– Мисс, простите, что перебиваю, вы сказали «из плесени»? – переспросил меня доктор.
– Да, сэр, из обычной плесени, из спор плесневых грибков, но их название мне неизвестно, извините.
– Ну конечно… вполне допускаю… но каким образом? Настой? Вытяжка? Экстракция? Прошу покорнейше прощения, умоляю, продолжайте, – с волнением прошептал Лукас.
Я с невольной благодарностью взглянула на него и заговорила вновь:
– Сейчас ТАМ излечимы практически все болезни, безвременно уносившие жизни. Успешно лечат даже опухолевые заболевания, но пока на ранних стадиях. Врачи научились пересаживать органы от здоровых, но внезапно погибших людей к травмированным. Умеют производить операции через маленькие отверстия в коже, как было с моим коленом. Я повредила его, катаясь на горных лыжах в Альпах.
– Простите? На чем? – подал признаки жизни Эдуард Мосснер.
– Это специальные…
«Возможно, они еще не знают такого понятия – „лыжи“!»
– Это… Как бы объяснить? Представьте себе пластины из сплава пластика и металла…
Я опять замкнулась.
«Слова „пластик“ здесь точно не существует. Очнись! Нет, у тебя не хватит словарного запаса объяснить технологию производства».
– Эти длинные пластины из железа и специального материала, его… изобретут позже. Они цепляются на ноги. Крепятся к ботинкам. И люди с их помощью спускаются с горных вершин.
Делать нечего, я встала с кресла и показала воображаемые крепления на собственных ногах. Согнув колени, попыталась продемонстрировать стиль скольжения.
Удивлению Эдуарда не было предела:
– Простите, а для чего они спускаются с гор, разве трудно найти объездной и более безопасный путь?